Дело о пеликанах - Страница 58

Внезапно перед ним оказался какой-то человек, появившийся, как ангел, ниоткуда.

— Люк? — спросил он.

Это был не пароль. Люк вздрогнул. Возле его ног, в коробке со снастями, лежал пистолет, но сейчас его невозможно было достать.

— Сэм? — спросил он. Может быть, он упустил что-нибудь. Может быть, Хамел не смог с плота найти пирс.

— Да, Люк, это я. Извини, сбился с курса. Были проблемы с плотом.

У Люка отлегло от сердца, и он вздохнул свободнее.

— Где автомобиль? — спросил Хамел. Люк быстро взглянул на него. Да, это был Хамел, он смотрел на океан из-под темных очков. Люк кивнул на строение:

— Красный «понтиак» рядом с винным магазином.

— Далеко ли до Нового Орлеана?

— Полчаса, — сказал Люк, сматывая леску. Хамел отступил назад и дважды ударил его у основания шеи. По одному удару каждой рукой. Позвоночник хрустнул, и спинной мозг разорвался. Люк свалился ничком и один раз простонал. Хамел посмотрел, как он умирает, и отыскал в его кармане ключи. Затем он ногами столкнул тело в воду.

Эдвин Снеллер, или кем бы он ни был, не открыл дверь. Вместо того он осторожно подсунул под нее ключ. Хамел поднял его и открыл дверь соседней комнаты. Он вошел и быстро направился к кровати, где положил сумку, а затем к окну, шторы на котором были открыты и вдалеке виднелась река. Он прикрыл шторы и изучил огни Французского квартала внизу.

Он подошел к телефону и набрал номер Снеллера.

— Расскажи мне о ней, — мягко сказал Хамел в трубку.

— В портфеле две фотографии.

Хамел открыл его и достал фото.

— Они у меня.

— Они пронумерованы, номер один и номер два. Одну мы взяли из ежегодного университетского альбома. Этой около года, и она самая свежая из тех, что мы имеем. Увеличенный оттиск маленького снимка, так что на нем пропали многие детали. Второму снимку два года. Мы взяли его из ежегодного альбома в Аризоне.

Хамел держал оба снимка.

— Красивая женщина.

— Да. Довольно красивая. Однако этих прекрасных волос больше нет. Вечером в четверг она расплатилась за номер в отеле кредитной карточкой. Мы упустили ее только в пятницу утром. На полу мы нашли длинные пряди волос и маленький образец вещества, которое, как мы теперь знаем, является черной краской для волос. Очень черной.

— Жаль.

— Мы ее не видели с вечера среды. Она оказалась неуловимой: кредитная карточка за комнату в среду, кредитная карточка за комнату в четверг, затем ничего до прошлой ночи. Она сняла со своего счета пять тысяч наличными днем в пятницу, так что сейчас след уже остывает.

— Может быть, она уехала.

— Может быть, но не думаю. Кто-то был в ее квартире прошлой ночью. Мы поставили сигнализацию, но опоздали на две минуты.

— Тяжелы на подъем, а?

— Это большой город. Мы устроили засады в аэропорту и на вокзале и ведем наблюдение за домом ее матери в Айдахо. Ничего. Я думаю, что она еще здесь.

— Где она может находиться?

— Передвигается с места на место, меняет отели, пользуется телефонами-автоматами, держится вдали от обычных мест. Полиция Нового Орлеана ищет ее. Они говорили с ней в среду, после взрыва, а затем потеряли ее. Мы ее ищем, они ее ищут, она подвернется.

— Что произошло с бомбой?

— Очень просто. Она не села в машину.

— Кто сделал бомбу?

Снеллер заколебался:

— Я не могу сказать.

Хамел слегка улыбнулся, вынимая из портфеля несколько карт города:

— Расскажи мне о картах.

— О, там всего несколько мест, заслуживающих интереса. Ее дом, его дом, юридический колледж, отели, в которых она была, место установки бомбы, несколько маленьких баров, в которые она любила заходить как студентка.

— Она до сих пор в Квартале.

— Она умна. Здесь миллион мест, где можно спрятаться.

Хамел взял более свежую фотографию и положил ее на вторую кровать. Ему нравилось это лицо. Даже с короткими черными волосами оно бы выглядело интригующе. Он мог ее убить, но это было бы неприятно.

— Жаль, правда? — сказал он, сказал почти себе.

— Да. Жаль.

Глава 21

Когда Гэвин Верхик прибыл в Новый Орлеан, он был уставшим пожилым человеком, а после двух ночей беготни по барам он совершенно ослабел и выдохся. В первый бар он зашел сразу после похорон, просидел там с юнцами семь часов, потягивая пиво и ведя бесконечные разговоры о гражданских правонарушениях, контрактах, фирмах с Уолл-Стрит и о других вещах, которые он презирал. Он знал, что не должен говорить, что является агентом ФБР. Он не был агентом. У него не было жетона.

В субботу ночью он прочесал пять или шесть баров. Тьюлан снова проиграл, и после игры бары наполнились шумными фанатами. Дело стало безнадежным, и в полночь он направился домой.

Он крепко спал, не сняв туфель, когда зазвонил телефон. Он ринулся к нему:

— Алло! Алло!

— Гэвин? — спросила она.

— Дарби! Это ты?

— Кто же еще?

— Почему же ты до сих пор не позвонила?

— Пожалуйста, не задавай дурацких вопросов. Я звоню из телефона-автомата, и мне не до шуток.

— Брось, Дарби. Клянусь, ты можешь мне доверять. Ну, что будем делать? — Он посмотрел на часы и начал развязывать шнурки туфель. — Объясни мне, Дарби. Что дальше? Сколько ты еще рассчитываешь прятаться в Новом Орлеане?

— Откуда ты знаешь, что я в Новом Орлеане?

Он секунду помолчал.

— Я в Новом Орлеане, — сказала она. — И, как я полагаю, ты хочешь, чтобы я с тобой встретилась и тесно подружилась, затем прекратила эти прятки, как ты говоришь, и позволила бы твоим парням защитить меня на веки вечные.