— Какие-то конкретные имена?
— Только два. Один по фамилии Прайс из Айдахо и некто Мак-Лоренс из Вермонта. Это все, что мне известно относительно фамилий. Думаю, они оба являются федеральными судьями. Больше ничего по этому вопросу.
— А как насчет расследования?
— Многого не слышал, но как обычно держу глаза открытыми. По-видимому, дела идут не слишком успешно.
— Что-нибудь еще?
— Нет. Когда ты запустишь это?
— Утром.
— Будет весело.
— Спасибо, Садж.
Солнце уже взошло, и в кафе становилось многолюднее. Легкой походкой подошел Клив и сел рядом с отцом.
— Как, парни, насчет того, чтобы закругляться?
— Уже закончили, — сказал Садж.
Клив оглядел помещение.
— Думаю, нам надо уходить. Первым уходит Грентэм, за ним я, а отец может оставаться здесь сколько захочет.
— Очень любезно с твоей стороны, — отреагировал Садж.
— Спасибо, друзья, — произнес Грентэм, направляясь к двери.
Верхик, как обычно, опаздывал. За двадцать три года их дружбы он еще ни разу не пришел вовремя, да и никогда не возникало проблем из-за опоздания на несколько минут. Он не чувствовал времени, оно его совершенно не волновало. Он носил часы, но никогда не смотрел на них. «Поздно» в понятии Верхика означало опоздание как минимум на час, иногда два, особенно если ожидавший являлся его другом, который рассчитывал на поздний приход и обязательно простил бы.
Поэтому Каллахан просидел примерно час в баре, и это было для него как нельзя лучше. После восьмичасовых ученых дебатов он ни во что не ставил Конституцию и тех, кто преподавал ее. Его венам нужен был «Chivas», и после двух двойных со льдом он почувствовал себя лучше. Он смотрел на себя самого в зеркало за рядами бутылок с ликером. Смотрел и ждал Гэвина Верхика. Неудивительно, что его друг не мог найти себя в частной практике, где жизнь была расписана по часам.
Когда подали третью двойную порцию, это было после часа и одиннадцати минут ожидания, в начале восьмого вечера, Верхик вошел в бар и заказал себе пива.
— Извини за опоздание, — произнес он после того, как они обменялись рукопожатием. — Знаю, ты не теряешь время, попивая в одиночестве свой «Chivas».
— Ты выглядишь усталым, — сказал Каллахан, окинув его продолжительным взглядом. — Старым и усталым. — Верхик быстро старел и набирал вес. Его лоб увеличился на дюйм со времени их последней встречи, а бледная кожа под глазами собиралась в глубокие складки.
— Сколько ты весишь?
— Не твое дело, — ответил он и взял пиво. — Где наш столик?
— Он заказан на восемь тридцать. Я прикинул, что ты опоздаешь как минимум на девяносто минут.
— Тогда я пришел рано.
— Кто бы говорил, только не ты. Ты прямо с работы?
— Я живу теперь на работе. Директор хочет, чтобы мы работали не менее ста часов в неделю, пока что-нибудь не сломается. Я сказал жене, что появлюсь домой к рождеству.
— Как она?
— Чудесно. Очень терпеливая леди. Мы ладим лучше, когда я живу в офисе.
Она была женой номер три. За семнадцать лет.
— Я бы хотел встретиться с ней.
— Нет, не надо. Я женился на первых двух из-за секса. А они так наслаждались им, что делили его с другими. В третий раз я женился из-за денег, и на нее не очень приятно смотреть. Ты не будешь впечатлен. — Он опорожнил бутылку. — Сомневаюсь, смогу ли я продержаться, пока она умрет.
— Сколько ей лет?
— Не спрашивай. Я действительно любил ее. Честно. Но через два года я стал понимать, что мы не имеем ничего общего, кроме острого ощущения фондовой биржи.
Он посмотрел на бармена.
— Еще пива, пожалуйста.
Каллахан фыркнул, потягивая свой напиток.
— Сколько она стоит?
— Ничего похожего на то, о чем я думал. В действительности я не знаю. Полагаю, что где-то около пяти миллионов. Она обчистила мужей номер один и номер два, и, мне думается, ее притягивал ко мне вызов: а не выйти ли замуж за простого среднего парня. Это, и еще великолепный секс, сказала она. Они все говорят так, ты знаешь.
— Ты всегда выбирал пострадавших, Гэвин, даже в юридическом колледже; Тебя привлекают неврастенички и женщины в состоянии депрессии.
— И их привлекает ко мне, — он открыл бутылку и осушил наполовину. — Почему мы всегда обедаем в этом заведении?
— Не знаю. Что-то типа традиции. Навевает мысли о юридическом колледже.
— Мы ненавидели колледж, Томас. Каждый ненавидит юридический колледж. Каждый, ненавидит юристов.
— Ты в прекрасном настроении.
— Извини. Я спал всего шесть часов с тех пор, как обнаружили трупы. Директор кричит на меня по меньшей мере пять раз в день. Я воплю на любого, кто ниже меня по должности. Сплошной крик повсюду.
— Допивай, большой мальчик. Наш столик готов. Давай выпьем, поедим и поговорим. Попытаемся развлечься вместе за эти несколько часов.
— Я люблю тебя больше, чем свою жену, Томас. Ты знаешь это?
— Не стоит говорить много об этом.
— Ты прав.
Вслед за метрдотелем они прошли к столику в углу, тому самому столику, который всегда заказывали. Каллахан заказал выпивку по второму кругу и объяснил, что они не будут торопиться с едой.
— Ты видел эту проклятую штуковину в «Пост»? — спросил Верхик.
— Видел. Кто проболтался?
— Кто знает? Директор получил краткий список утром в субботу, из собственных рук Президента, с довольно четкими инструкциями в отношении секретности. Он никому не показывал его за выходные, а этим утром статья ударила именами Прайса и Мак-Лоренса. Войлс пришел в неистовство, когда увидел ее, а спустя несколько минут его вызвал Президент. Он помчался в Белый дом, и там имела место, черт бы ее побрал, колоссальная битва. Войлс пытался атаковать Флетчера Коула, но его сдерживал К. О. Льюис. Очень неприятно.