— Сядьте, Дентон. Сядьте.
Войлс вернулся на свое место, по-прежнему глядя на Коула. Президент улыбнулся Льюису, и все сели.
— Мы все в большом напряжении, — с теплотой в голосе произнес Президент.
Льюис спокойно сказал:
— Мы проведем тщательную проверку по вашим фамилиям, господин Президент, и это будет сделано в строжайшем секрете. Однако вы знаете, что мы не можем контролировать каждого, с кем ведем разговор.
— Да, мистер Льюис, я это знаю. Но я хочу исключительной осторожности. Эти люди молоды и будут кроить и перекраивать Конституцию еще долго после того, как я умру. Они стойкие консерваторы, и пресса съест их заживо. У них не должно быть тайн, тщательно скрываемых от посторонних. Ни наркотиков, ни незаконных детей, ни действий радикально настроенных студентов, ни разводов. Понимаете? Никаких сюрпризов.
— Да, господин Президент. Но мы не можем гарантировать полной секретности в нашем расследовании.
— Просто пытайтесь, хорошо?
— Да, сэр.
Льюис протянул докладную записку Эрику Исту.
— Это все? — спросил Войлс.
Президент посмотрел на Коула, который стоял у окна, ни на кого не обращая внимания.
— Да, Дентон, это все. Мне бы хотелось, чтобы проверка по этим именам была проведена в течение десяти дней. Я хочу быстрого продвижения в этом вопросе.
Войлс встал.
— Вы получите докладную через десять дней.
Каллахан находился в раздражении, когда постучал в дверь квартиры Дарби. Он был в смятении, и многое приходило ему в голову, многое, что он хотел бы высказать. Но он знал: нежели объявлять войну, а этого он хотел бы меньше всего, лучше выпустить немного пара. Она избегала его четыре дня, потому что играла в детектива и забаррикадировалась в библиотеке юридической школы. Она пропускала занятия, отказывалась отвечать на его звонки и вообще пренебрегала им в решающий момент. Но он знал, что, когда она откроет дверь, он будет улыбаться и забудет о том, что его игнорировали.
Он держал в руках литровую бутылку вина и настоящую пиццу от мамы Розы. Было начало одиннадцатого, субботний вечер. Он снова постучал и посмотрел на выстроившиеся вдоль улицы аккуратные двухквартирные домики и бунгало. Звякнула цепочка, и он тотчас улыбнулся. Раздражение сразу же испарилось.
— Кто там? — спросила она, не снимая цепочку.
— Томас Каллахан, припоминаешь? Я стою у твоей двери и умоляю впустить меня, чтобы мы могли поиграть и снова стать друзьями.
Дверь отворилась, и Каллахан вошел. Она взяла вино и одарила легким поцелуем в. щеку.
— Мы еще дружим? — спросил он.
— Да, Томас. Я была занята.
Он прошел за ней на кухню через небольшую комнату, где царил некоторый беспорядок. На столе стоял компьютер, рядом большая стопка толстых книг.
— Я звонил. Почему ты не перезвонила?
— Меня не было, — сказала она, выдвигая ящик стола и доставая штопор.
— У тебя автоответчик. Я разговаривал с ним.
— Ты пытаешься объявить мне войну, Томас?
Он посмотрел на ее босые ноги.
— Нет! Клянусь, я не сошел с ума. Я обещаю. Пожалуйста, прости меня, если я кажусь выведенным из равновесия.
— Прекрати.
— Когда мы ляжем в постель?
— Ты хочешь спать?
— Совсем нет. Пошли, Дарби, прошло три ночи.
— Пять. Какая пицца! — Она открыла бутылку и наполнила два бокала.
Каллахан наблюдал за каждым ее движением.
— О, это одна из тех субботних ночей, когда все выбрасываешь из головы к черту. Только клешни креветок, яйца, головы речных раков. И дешевое вино. Я не совсем при деньгах и завтра уезжаю, так что должен следить за своими тратами. А поскольку уезжаю, то подумал, а не зайти ли к тебе и не остаться ли на ночь, чтобы меня не соблазнила какая-нибудь заразная женщина в округе Колумбия. Что ты думаешь об этом?
Дарби открывала коробку с пиццей.
— Похоже на сосиски и перец.
— Я могу все-таки рассчитывать на то, чтобы лечь с тобой в постель?
— Может быть, позже. Выпей вина и давай поболтаем. Последнее время мы не разговаривали.
— Этого не скажешь обо мне. Я говорил с твоей машиной всю неделю.
Он взял бокал с вином и бутылку и пошел за ней в комнату. Она включила стереоприемник, и они непринужденно растянулись на диване.
— Давай напьемся, — сказал он.
— Ты так романтичен.
— У меня есть романс для тебя.
— Ты пил всю неделю?
— Нет, не всю. Восемьдесят процентов недели. Это твоя вина, ты избегала меня.
— Что с тобой, Томас?
— Меня бросает в дрожь. Я взвинчен, и мне нужен партнер, чтобы сбить напряжение. Что ты на это скажешь?
— Давай напьемся наполовину. — Она взяла свой бокал с вином и стала пить маленькими глотками. Потом закинула ноги ему на колени.
Он задержал дыхание, как если бы его пронзила боль.
— Когда твой самолет? — спросила она.
Теперь он едва сдерживался.
— В час тридцать. Без остановки в Национальном. Я рассчитываю зарегистрироваться в пять, а в восемь обед. После этого я могу оказаться на улице в поисках любви.
Она улыбалась:
— Ладно, ладно. Через минуту мы займемся этим. Но сначала давай поговорим.
Каллахан вздохнул с облегчением.
— Я могу говорить только десять минут, потом все, крах.
— Какие планы на понедельник?
— Как обычно, восемь часов ничего не значащих дебатов о будущем Пятой поправки, затем комиссия отберет предложенный на конференцию доклад, который никто не одобрит. Еще больше дебатов во вторник, другой доклад, возможно, ссора, и не одна, потом мы объявим перерыв, ничего толком не завершив, и отправимся домой. Я буду поздно вечером во вторник и хотел бы назначить свидание в каком-нибудь хорошем ресторане, после чего мы вернемся ко мне для интеллектуальной беседы и животного секса. Где пицца?